Теория официальной народности уварова. Теория официальной народности - правильный путь для царской России

Соответствовала формуле министра народного просвещения (1833-1849) «православие, самодержавие, народность».

Выработка новой государственной идеологии

На правление Николая I (1825-1855) приходится расцвет консерватизма в России. Царь, первый консерватор империи, считал главной ее бедой распространение либеральных идей с Запада. Для борьбы со всяким инакомыслием им было создано , выполнявшее функции политической полиции.

Однако одних репрессивных мер было недостаточно. Требовалась официальная политическая идеология, которая могла бы обосновать незыблемость существующего строя.

Главную роль в создании такой идеологии сыграл Сергей Семенович Уваров, возглавлявший министерство народного просвещения с 1833 по 1849 год. Блестяще образованный человек, он успел испробовать свои силы в качестве дипломата и попечителя Санкт-Петербургского учебного округа. В 1810-е годы появились первые литературные произведения Уварова, в которых он анализировал причины победы России в . Тогда же у него начали зарождаться идеи, которые затем приведут к выработке теории официальной народности. Так, Уваров писал о национальном характере войны 1812 года, о единении царя и народа, о естественном повиновении последнего первому. Он высказывался против «народной анархии» и всяческой революции.

Постепенно Уваров пришел к заключению о необходимости бороться с либеральной порчей нравов и выразил идею «умственных плотин», согласно которой эта борьба должна заключаться не только в карательной деятельности III отделения, но и в выработке официальной консервативной идеологии. В основе его теории лежало представление об исконно русских началах, отличавших Россию от других стран, делавших ее особенной.

В 1843 году в докладе государю Сергей Семенович выразил желание найти начала, которые составляли исключительность России. В итоге ими стали православие, самодержавие, народность - формула, названная еще «уваровской триадой» и затем ставшая именоваться теорией официальной народности.

Во все три составляющие формулы С.С. Уварова вкладывался определенный смысл. «Самодержавие» объяснялось так: из-за величины территории и особенностей исторического развития в России сложились условия, при которых страна могла хорошо существовать только при неограниченной монархии. Православие же считалось неотъемлемой частью счастливой и благонравной народной жизни, а также представлялось консерваторам удобным средством контроля над обществом. Самым непростым понятием была «народность». Под ней уваровцы имели в виду послушание властям и терпение - черты, как считали, исконно присущие русской нации.

Таким образом, получалось, что в России, отличной от других государств такими чертами, как православие, самодержавие и народность, не было почвы для социальных конфликтов, а все недовольства и протесты объяснялись тлетворным влиянием Запада. Россия противопоставлялась ему, заведомо считалась лучше и сильнее западных держав.

Подобная идеология была полностью принята властью и царем. Многие же русские общественные и культурные деятели называли такой подход «квасным патриотизмом», таившим в себе большие опасности.

ОФИЦИАЛЬНОЙ НАРОДНОСТИ ТЕОРИЯ - одна из наиболее распространённых исторических концепций, трактующих развитие России во 2-й четверти XIX века.

В российской историографии впервые (как и сам термин) введена в научный оборот в начале 1870-х годов. В понятии «официальная народность» он обобщил не отмеченное «историческим прогрессом» консервативное начало как в идейной жизни русского общества, так и во внутренней и внешней политике правительства в царствование императора Николая I. Идеологом «офиц. народности» Пыпин назвал товарища министр народного просвещения (с 1833 года товарища министра, с 1834 года министра) графа , который высказал мысль о том, что без «православия, самодержавия, народности» Россия не может «благоденствовать, усиливаться, жить» [отчёт об осмотре от 4(16).12.1832 года], и ставил задачу с помощью «тройственной формулы» «приноровить общее всемирное просвещение к нашему народному быту, к нашему народному духу» [Всеподданнейший доклад от 19.11(1.12).1833 года].

Главным предшественником идей Уварова Пыпин называл , к последователям относил Ф.В. Булгарина, Н.И. Греча, О.И. Сенковского, С.П. Шевырёва, М.П. Погодина, а также зрелого и позднего . Действие идейной системы «офиц. народности» Пыпин видел в стремлении к централизации и бюрократизации управления, распространении административной опеки на все области общественной и церковной жизни, в тенденции к ограничению инициативы и общественной самодеятельности, в усилении церковной дисциплины, укреплении сословных начал в образовании, ужесточении цензуры, ограничении свободы научной критики. Консервативная идейность, полагал Пыпин, стремится к социально-политическому застою. Между тем сам Уваров считал, что «народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях» (курсив Уварова), но вызывает неприязненное отношение носителей «либеральных» и «мистических» идей к Министерству народного просвещения за то, что оно «считало Россию возмужалою и достойною идти не позади, а по крайней мере рядом с прочими европейскими национальностями» (всеподданнейший доклад министра, опубликованный в 1864 году).

Термин «Офиуиальной народности» теория широко вошёл в российскую историографию с начале XX века, однако его содержание трактовалось неоднозначно. С.А. Венгеров поддержал концепцию А.Н. Пыпина. А.А. Корнилов полагал, что «официальная народность» не оказала воздействия на русскую общественную мысль 1830-1840-х годов, а её адепты из числа университетских профессоров не оставили никакого следа в умах студенчества. А.Е. Пресняков трактовал «народность» из уваровской триады как казённый офиц. национализм. М.А. Полиевктов ограничивал применение триады областью народного просвещения, печати и отчасти - ведомства православного исповедания. В 1920-х годах новый взгляд предложил философ Г.Г. Шпет, который усмотрел в обращении к теме «народности» влияние немецкого романтизма, указав на сходство идей С.С. Уварова с политическим учением его современника - немецкого историка Г. Лудена.

В советской историографии утвердилось толкование «официальной народности» как интегральной идейной основы внутренней или всей политики императора Николая I, при этом умалялись или выглядели как несущественные для конечных выводов мировоззренческие различия между Уваровым, Погодиным и Шевырёвым, политикой ведомства народного просвещения и деятельностью 3-го отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, возглавлявшегося А.Х. Бенкендорфом. Тогда же сохранялись отрицание какого-либо влияния «официальной народности» на общественную мысль 1830-1840-х годов. (С.Б. Окунь), трактовка «народности» как крепостного права (С.С. Дмитриев); «официальная народность» расценивалась как идейная основа не только политики, но и всего «непрогрессивного» в культуре - прозы М.Н. Загоскина, драматургии Н.В. Кукольника, музыки А.Ф. Львова, архитектуры К.А. Тона и тому подобного (В.В. Познанский).

На рубеже 1980-90-х годов в отечественных работах по истории литературы и общественного движения «Официальной народности» теория применялась в привычном толковании: подчёркивалось глубокое воздействие офиц.иальной идеологии на общественное сознание, особенно 1830-х годов (Н.И. Цимбаев), уваровская триада рассматривалась как мощное и эффективное орудие самодержавия в идейной борьбе и как указание для практической деятельности ведомства народного просвещения и органов цензуры (А.А. Левандовский). Однако тогда же появилась тенденция к переоценке значения «Официальной народности» теории для дальнейших исследований: концепция Пыпина отвергалась как бездоказательная (среди доводов - мысль, что современники не могли воспринимать и не воспринимали уваровскую триаду так, как спустя 40 лет её трактовал Пыпин; она была только своеобразной «теорией официальной педагогики»), утверждалось, что русским обществом того времени владело стремление к некоей культурной и творческой самостоятельности перед лицом Запада, правительство в 1840-х годах отказалось от идеи народности, а истинными и последовательными выразителями её пафоса являлись славянофилы (Н.И. Казаков). В работах 1990-х гг. говорилось, что значение Погодина и Шевырёва нельзя сводить к «квасному патриотизму», шовинизму, представлениям о патриархальной пассивности народа и тому подобному, эти профессора сыграли важную роль в становлении русской истории и истории русской литературы как университетских дисциплин, стремились «обезопасить русское просвещение от некритического восприятия Запада и привить университетской молодёжи уважение к собственным корням» (Ф.А. Петров). Одновременно сложившиеся в научной литературе представления об «официальной народности» расценивались как миф, созданный Пыпиным, но не имеющий отношения к Уварову (В.А. Кошелев). Высказывалось мнение, что «Официальной народности» теория как устоявшееся понятие теряет под собой почву, не объясняет, а скрадывает или запутывает взаимосвязанные, но не совпадающие явления: это понятие нельзя отождествлять ни с мировоззрением Уварова в его эволюции, ни со сформулированной им триадой как вектором внутренней политики самодержавия, ни с консервативными концепциями своеобразия русского исторического пути 1830-х годов. Говорилось о необходимости отказаться от дальнейшего употребления «Офиальной народностици» теории в научных исследованиях (М.М. Шевченко).

На рубеже 30 - 40-х годов происходит заметное оживление идейной жизни русского общества. К этому времени уже четко обозначились такие течения и направления русской общественно-политической мысли, как охранительное, либерально-оппозиционное, и положено начало формированию революционно-демократического течения.

Идейным выражением охранительного направления была так называемая теория "официальной народности". Принципы ее были кратко сформулированы в 1832 г. С. С. Уваровым (с 1833 г. - министр народного просвещения "православие, самодержавие, народность". Однако основные положения ее были изложены еще раньше, в 1811 г., Н. М. Карамзиным в его "Записке о древней и новой России". Этими идеями проникнуты коронационный манифест Николая I от 22 августа 1826 г. и последующие официальные акты, обосновывавшие необходимость для России самодержавной формы правления и незыблемость крепостнических порядков. Уваров добавил лишь понятие "народность".

Надо сказать, что за "народность" выступали все направления русской общественной мысли - от реакционной до революционной, вкладывая в это понятие совершенно различное содержание. Революционное рассматривало "народность" в плане демократизации национальной культуры и просвещения народных масс в духе передовых идей, видело в народных массах социальную опору революционных преобразований. Охранительное направление в условиях роста национального самосознания русского народа тоже апеллировало к "народности"; оно стремилось представить самодержавно-крепостнический строй якобы соответствующим "народному духу". "Народность" трактовалась как приверженность народных масс к "исконно русским началам" самодержавию и православию. "Официальная народность" являлась формой казенного национализма. Она спекулировала на темноте, забитости, религиозности и наивном монархизме широких масс, в первую очередь крестьянства, стремилась укрепить их в его сознании. Вместе с тем "официальная народность" рассматривалась самим ее автором С. С. Уваровым как "последний якорь спасения", "умственная плотина" против проникновения с Запада и распространения в России "разрушительных" идей.

Социальная задача "официальной народности" заключалась в том, чтобы доказать "исконность" и "законность" крепостничества и монархического правления. Крепостное право объявлялось "нормальным" и "естественным" социальным состоянием, одним из важнейших устоев России, "древом, осеняющим церковь и престол". Самодержавие и крепостничество назывались "священными и неприкосновенными". Патриархальная, "спокойная", без социальных потрясений Россия противопоставлялась "мятежному" Западу. В этом духе предписывалось писать литературные и исторические произведения, этими принципами должно было быть пронизано и все воспитание.

Главным "вдохновителем" и "дирижером" теории "официальной народности", несомненно, был сам Николай I, а министр народного просвещения, реакционные профессора и журналисты выступали в роли усердных ее проводников. Основными "толкователями" теории "официальной народности" являлись профессора Московского университета - филолог С. П. Шевырев и историк М. П. Погодин, журналисты Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин. Так, Шевырев в своей статье "История русской словесности, преимущественно древней" (1841) высшим идеалом считал смирение и принижение личности. По его утверждению, "тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее": это "древнее чувство религиозности"; "чувство ее государственного единства" и "осознание нашей народности" как "мощной преграды" всем "искушениям", которые идут с Запада. Погодин доказывал "благодетельность" крепостничества, отсутствие в России сословной вражды и, следовательно, отсутствие условий для социальных потрясений. По его представлению, история России хотя и не имела такого разнообразия крупных событий и блеска, как западная, но она была "богата мудрыми государями", "славными подвигами", "высокими добродетелями". Погодин доказывал исконность в России самодержавия, начиная с Рюрика. По его мнению, Россия, приняв христианство от Византии, установила благодаря этому "истинное просвещение". С Петра Великого Россия должна была многое заимствовать от Запада, но, к сожалению, заимствовала не только полезное, но и "заблуждения". Теперь "пора возвратить ее к истинным началам народности". С установлением этих начал "русская жизнь наконец устроится на истинной стезе преуспеяния, и Россия будет усваивать плоды цивилизации без ее заблуждений".

Теоретики "официальной народности" доказывали, что в России господствует наилучший порядок вещей, согласный с требованиями религии и "политической мудрости". Крепостное право хотя и нуждается в улучшении, но сохраняет много патриархального (т. е. положительного), и хороший помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем они смогли бы сделать это сами, а положение русского крестьянина лучше положения западноевропейского рабочего.

Кризис этой теории наступил под влиянием военных неудач в годы Крымской войны, когда несостоятельность николаевской политической системы стала ясна даже ее приверженцам (например, М. П. Погодину, который выступил с критикой этой системы в своих "Историко-политических письмах", адресованных Николаю I, а затем Александру II). Однако рецидивы "официальной народности", попытки взять ее на вооружение, подчеркнуть "единение царя с народом", предпринимались и позднее - в периоды усиления политической реакции при Александре III и Николае II.

В конечном счете "официальной народности" не удалось поработить людей духовно, несмотря на мощную поддержку со стороны правительства. Вопреки ей и всей мощи репрессивного аппарата, цензурных гонений шла огромная умственная работа, рождались новые идеи, разные по своему характеру, как, например, идеи славянофильства и западничества, которых тем не менее объединяло неприятие николаевской политической системы.

Славянофилы - представители либерально настроенной дворянской интеллигенции. Учение о самобытности и национальной исключительности русского народа, его мессианской предопределенности, неприятие им западноевропейского пути социально-политического развития, даже противопоставление России Западу, защита самодержавия, православия, некоторых консервативных, точнее, патриархальных общественных институтов сближали их с представителями "официальной народности". Однако славянофилов никоим образом нельзя смешивать с представителями этого идейного направления. Славянофильство - оппозиционное течение в русской общественной мысли, и в этом смысле оно имело больше точек соприкосновения с противостоящим ему западничеством, нежели с теоретиками "официальной народности". Славянофилы выступали за отмену крепостного права сверху и проведение других, буржуазных по своей сущности, реформ (хотя субъективно славянофилы выступали против буржуазного строя, особенно западноевропейского образца, с его "язвой пролетариатства", падением нравов и прочими отрицательными явлениями) в области суда, администрации, ратовали за развитие промышленности, торговли, просвещения, не принимали николаевскую политическую систему, выступали за свободу слова и печати. Но противоречивость взглядов славянофилов, сочетание в их воззрениях прогрессивных и консервативных черт до сих пор вызывают споры об оценке славянофильства. Следует также иметь в виду и то, что среди самих славянофилов не было единства мнений.

Исходной датой славянофильства как идейного направления в русской общественной мысли следует считать 1839 год, когда два его основоположника, Алексей Хомяков и Иван Киреевский, выступили со статьями: первый - "О старом и новом", второй - "В ответ Хомякову", в которых были сформулированы основные положения славянофильской доктрины. Обе статьи не предназначались для печати, но широко распространялись в списках и оживленно обсуждались. Конечно, и до этих статей различными представителями русской общественной мысли высказывались славянофильские идеи, но они еще тогда не обрели стройной системы. Окончательно же славянофильство сформировалось в 1845 г. ко времени выпуска трех славянофильских книжек журнала "Москвитянин". Журнал не был славянофильским, редактор его М. П. Погодин охотно предоставлял славянофилам возможность печатать в нем свои статьи. В 1839 - 1845 гг. сложился и славянофильский кружок. Душой этого кружка был А. С. Хомяков "Илья Муромец славянофильства", как его тогда называли, умный, энергичный, блестящий полемист, необыкновенно даровитый, обладавший феноменальной памятью и огромной эрудицией. Большую роль в кружке играли также братья И. В. и П. В. Киреевские. В кружок входили братья К. С. и И. С. Аксаковы, А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин. Позднее в него вошли С. Т. Аксаков, отец братьев Аксаковых известный русский писатель, Ф. В. Чижов и Д. А. Валуев. Славянофилы оставили богатое наследие в философии, литературе, истории, богословии, экономике. Иван и Петр Киреевские считались признанными авторитетами в области богословия, истории и литературы, Алексей Хомяков в богословии, Константин Аксаков и Дмитрий Валуев занимались русской историей, Юрий Самарин - социально-экономическими и политическими проблемами, Федор Чижов - историей литературы и искусства. Дважды (в 1848 и 1855 гг.) славянофилы пытались создать свои политические программы.

Термин "славянофилы", по существу, случаен. Это название им было дано их идейными оппонентами - западниками в пылу полемики. Сами славянофилы первоначально открещивались от этого названия, считая себя не славянофилами, а "русолюбами" или "русофилами", подчеркивая, что их интересовали преимущественно судьба России, русского народа, а не славян вообще. А. И. Кошелев указывал, что их скорее всего следует именовать "туземниками" или, точнее, "самобытниками", ибо основная их цель состояла в защите самобытности исторической судьбы русского народа не только в сравнении с Западом, но и с Востоком. Для раннего славянофильства (до реформы 1861 г.) не был характерен также и панславизм, присущий уже позднему (пореформенному) славянофильству. Славянофильство как идейно-политическое течение русской общественной мысли сходит со сцены примерно к середине 70-х годов XIX в.

Основной тезис славянофилов - доказательство самобытного пути развития России, точнее - требование "идти по этому пути", идеализация главных "самобытных" учреждений - крестьянской общины и православной церкви. В представлении славянофилов крестьянская община - "союз людей, основанный на нравственном начале" - исконно русское учреждение. Православная церковь расценивалась ими как решающий фактор, определявший характер русского народа, а также и южнославянских народов. По мнению славянофилов, революционные потрясения в России невозможны потому, что русский народ политически индифферентен, ему присущи социальный мир, равнодушие к политике, неприятие революционных переворотов. Если и были смуты в прошлом, то их связывали не с изменой власти, а с вопросом о законности власти монарха: народные массы восставали против "незаконного" монарха (самозванца или узурпатора) или же за "хорошего" царя. Славянофилы выдвинули тезис: "Сила власти - царю, сила мнения - народу". Это означало, что русский народ (по природе "негосударственный") не должен вмешиваться в политику, предоставив монарху всю полноту власти. Но и самодержец должен править, не вмешиваясь во внутреннюю жизнь народа, считаясь с его мнением. Отсюда требование созыва совещательного Земского собора, который должен выражать мнение народа, выступать в роли "советчика" царя; отсюда и их требование свободы слова и печати, обеспечивающих свободное выражение общественного мнения.

Защита самодержавия как формы власти вполне уживалась у славянофилов с критикой конкретного носителя этой власти и его политической системы, в данном случае Николая I. Так, Аксаковы называли царствование Николая I "душевредным деспотизмом, угнетательской системой", а его самого "фельдфебелем" и "душегубцем", который "сгубил и заморозил целое поколение" и при котором "лучшие годы прошли в самой удушливой атмосфере". Чижов распространял свое нелестное мнение вообще на всю династию "Романовых - Готторпских". "Немецкая семья два века безобразничает над народом, а народ все терпит", - горько писал он. Славянофилы даже допускали мысль об ограничении самодержавия, но считали, что в России пока нет еще такой силы, которая способна была бы его ограничить. Не может его ограничить и представительное правление, ибо в нем будет играть главную роль дворянство - "самое гнилое у нас сословие". Поэтому самодержавие в данный момент в России необходимо.

Славянофилы справедливо обижались, когда оппоненты называли их ретроградами, якобы зовущими Россию назад. К. Аксаков писал: "Разве славянофилы думают идти назад, желают отступательного движения? Нет, славянофилы думают, что должно воротиться не к состоянию древней России (что значило бы окостенение, застой), а к пути древней России. Славянофилы желают не возвратиться назад, но вновь идти прежним путем, не потому, что он прежний, а потому, что он истинный". Поэтому неверно считать, что славянофилы призывали вернуться к прежним допетровским порядкам. Наоборот, они звали идти вперед, но не по тому пути, который избрал Петр I, внедрив западные порядки и обычаи. Славянофилы приветствовали блага современной им цивилизации - рост фабрик и заводов, строительство железных дорог, достижения науки и техники. Они нападали на Петра I не за то, что он использовал достижения западноевропейской цивилизации, а за то, что он "свернул" развитие России с ее "истинных" начал. Славянофилы вовсе не считали, что будущее России в ее прошлом. Они призывали идти вперед по тому "самобытному" пути, который гарантирует страну от революционных потрясений. А путь, избранный Петром I, по их мнению, создавал условия для таковых потрясений. Они считали крепостное право также одним из "нововведений" (хотя и не западным) Петра I; выступали за его отмену не только из экономических соображений, но и как крайне опасное учреждение в социальном смысле. "Из цепей рабства куются ножи бунта", - говорили славянофилы. В 1849 г. А. И. Кошелев даже задумал создать "Союз благонамеренных людей" и составил программу "Союза", предусматривавшую постепенное освобождение крестьян с землей. Эту программу одобрили все славянофилы.

Петровская европеизация России, как считали славянофилы, коснулась, к счастью, только верхушки общества - дворянства и "власти", но не народных низов, главным образом, крестьянства. Поэтому такое большое внимание славянофилы уделяли простому народу, изучению его быта, ибо, как они утверждали, "он только и сохраняет в себе народные, истинные основы России, он только один не порвал связи с прошедшей Русью". Николаевскую политическую систему с ее "немецкой" бюрократией славянофилы рассматривали как логическое следствие отрицательных сторон петровских преобразований. Они резко осуждали продажную бюрократию, царский неправый суд с лихоимством судей.

Правительство настороженно относилось к славянофилам: им запрещали демонстративное ношение бороды и русского платья, некоторых из славянофилов за резкость высказываний сажали на несколько месяцев в Петропавловскую крепость. Все попытки издания славянофильских газет и журналов немедленно пресекались. Славянофилы подвергались гонениям в условиях усиления реакционного политического курса под влиянием западноевропейских революций 1848 - 1849 гг. Это заставило их на время свернуть свою деятельность. В конце 50-х - начале 60-х годов А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин, В. А. Черкасский - активные участники в подготовке и проведении крестьянской реформы.

Западничество, как и славянофильство, возникло на рубеже 30 - 40-х годов XIX в. Московский кружок западников оформился в 1841 - 1842 гг. Современники трактовали западничество очень широко, включая в число западников вообще всех, кто противостоял в своих идейных спорах славянофилам. В западники наряду с такими умеренными либералами, как П. В. Анненков, В. П. Боткин, Н. Х. Кетчер, В. Ф. Корш, зачислялись В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев. Впрочем, Белинский и Герцен сами называли себя "западниками" в своих спорах со славянофилами.

По своему социальному происхождению и положению большинство западников, как и славянофилов, относились к дворянской интеллигенции. В число западников входили известные профессора Московского университета историки Т. Н. Грановский, С. М. Соловьев, правоведы М. Н. Катков, К. Д. Кавелин, филолог Ф. И. Буслаев, а также видные писатели И. И. Панаев, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, позднее Н. А. Некрасов.

Западники противопоставляли себя славянофилам в спорах о путях развития России. Они доказывали, что Россия хотя и "запоздала", но идет по тому же пути исторического развития, что и все западноевропейские страны, ратовали за ее европеизацию. Особенно они критиковали взгляды славянофилов на характер конституционного устройства. Западники выступали за конституционно-монархическую форму правления западноевропейского образца, с ограничением самодержавия, с политическими гарантиями свободы слова, печати, гласного суда, неприкосновенности личности. Отсюда их интерес к парламентарному строю Англии и Франции; некоторые западники идеализировали парламентарные порядки этих стран. Как и славянофилы, западники выступали за отмену крепостного права сверху, отрицательно относились к полицейско-бюрократическим порядкам николаевской России. В противоположность славянофилам, которые признавали примат веры, западники решающее значение придавали разуму. Они утверждали самоценность человеческой личности как носителя разума, противопоставляли свою идею свободной личности идее корпоративности (или "соборности") славянофилов.

Западники возвеличивали Петра I, который, как они говорили, "спас Россию". Деятельность Петра они рассматривали как первую фазу обновления страны, вторая должна начаться проведением реформ сверху - они явятся альтернативой пути революционных потрясений. Профессора истории и права (например, С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин) большое значение придавали роли государственной власти в истории России и стали основоположниками так называемой государственной школы в русской историографии. Здесь они основывались на схеме Гегеля, считавшего государство творцом развития человеческого общества.

Свои идеи западники пропагандировали с университетских кафедр, в статьях, печатавшихся в "Московском наблюдателе", "Московских ведомостях", "Отечественных записках", позже в "Русском вестнике", "Атенее". Большой общественный резонанс имели читаемые Т. Н. Грановским в 1843 - 1851 гг. циклы публичных лекций по западноевропейской истории, в которых он доказывал общность закономерностей исторического процесса в России и западноевропейских странах, по словам Герцена, "историей делал пропаганду". Западники широко использовали и московские салоны, где они "сражались" со славянофилами и куда съезжалась просвещенная элита московского общества, чтобы посмотреть, "кто кого отделает и как отделают его самого". Разгорались жаркие споры. Выступления заранее готовились, писались статьи и трактаты. Особенно изощрялся в полемическом задоре против славянофилов Герцен. Это была отдушина в мертвящей обстановке николаевской России. III отделение было хорошо осведомлено о содержании этих споров через своих агентов, аккуратно посещавших салоны.

Несмотря на различия в воззрениях, славянофилы и западники выросли из одного корня. Почти все они принадлежали к наиболее образованной части дворянской интеллигенции, являясь крупными писателями, учеными, публицистами. Большинство их были воспитанниками Московского университета. Теоретической основой их взглядов была немецкая классическая философия. И тех и других волновали судьбы России, пути ее развития. И те и другие выступали противниками николаевской системы. "Мы, как двуликий Янус, смотрели в разные стороны, но сердце у нас билось одно", - скажет позднее Герцен.

26. Идейные позиции П.Я.Чаадаева, основные положения его первого «Философического письма». Судьба мыслителя .

Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856) принадлежал к родовой знати России. Получив превосходное домашнее образование (в качестве учителей приглашались даже профессора университета), Чаадаев в 1808 г. поступил в Московский университет, где подружился с А. С. Грибоедовым и будущим декабристом И. Д. Якушкиным. Во время Отечественной войны 1812 г. - в действующей армии. Он участник Бородинского сражения, сражения под Кульмом. Еще до войны, интересуясь философскими проблемами, Чаадаев, блестящий гусарский офицер, был занят поисками истинного миропонимания. Он вступает в масонскую ложу «Соединенных друзей», становится даже «мастером», но разочаровывается в масонстве и в 1821 г. покидает это тайное общество. В том же году Чаадаев дает согласие И. Д. Якушкину вступить в другое тайной общество - декабристское общество «Союз благоденствия».

Среди будущих декабристов у Чаадаева не только много хороших знакомых, но и немало друзей. С П. И. Пестелем он был знаком, еще будучи «мастером» масонской ложи, встречался с идейными руководителями Северного общества Н. И. Тургеневым и Н. М. Муравьевым, дружил с М. И. Муравьевым-Апостолом, знаком также был с его братом, казненным после декабрьского восстания на Сенатской площади, С. И. Муравьевым-Апостолом. Но декабристом Чаадаев не стал при всем сочувствии к их идеям и взглядам (антикрепостничество, вера в просвещение, необходимость конституции); он был противником политического насилия, тем более кровавого. Во время кульминации декабристского движения Чаадаев был за границей (1823-1826), куда он выехал после неожиданной отставки накануне предполагаемой блестящей карьеры в качестве флигель-адъютанта царя Александра I. Тем не менее, возвращаясь в Россию, Чаадаев был подвергнут допросу, его бумаги, книги были изъяты и тщательно просмотрены, из чего был сделан вывод, что «он имел самый непозволительный образ мыслей и был в тесной связи с действовавшими членами злоумышленников». Однако, поскольку в ходе следствия над декабристами выяснилось, что Чаадаев не принимал участия в деятельности тайных обществ, не причастен к политическим акциям декабристов и расходился с ними в оценке их намерений, он был «допущен» на родину и освобожден от дальнейших следствий по этому делу.

Отношение Чаадаева к движению декабристов в определенной мере подобно пушкинскому, так как поэт также близко знал многих декабристов, разделял их просветительские идеи, но далеко не всегда солидаризировался с их программой и действиями. Это сходство не было случайным. С юности и до конца своих дней Пушкин был близким другом Чаадаева, который оказал большое воздействие на становление поэта как мыслителя.

При всей изменчивости конкретно-исторических оценок Чаадаева даже по такому вопросу, как предназначение его родины, в его философских воззрениях был неизменный идейный стержень. В разгар гонений и обвинений мыслителя в том, что он втаптывает в грязь свою родину и оскорбляет ее верования, сожалея о публикации «Письма», содержащего во многом уже преодоленные представления, Чаадаев писал графу С. Г. Строганову - попечителю Московского учебного округа и председателю московского цензурного комитета: «Я далек от того, чтобы отрекаться от всех мыслей, изложенных в означенном сочинении; в нем есть такие, которые я готов подписать кровью».

Что представляют собой основные философские идеи Чаадаева, которые он был готов подписать кровью? Будучи одним из самых философски образованных людей России, Чаадаев ценил воззрения античных мыслителей, особенно Платона и Эпикура, однако первостепенное значение для него всегда имела христианская философия. Он хорошо знал труды Декарта и Спинозы, Канта и Фихте, был знаком лично с Шеллингом, встречался с ним и обменивался письмами и безусловно имел основательные представления о его системе взглядов. В отличие от русских шеллингианцев, которые исходили из раннего Шеллинга, его натурфилософии и «философии тождества», Чаадаев отмечает близость своих взглядов с миропониманием позднего Шеллинга, перешедшего к «философии откровения», «стремясь, - как сам Шеллинг пишет в письме к высоко чтимому им Чаадаеву, - преодолеть господствовавший до сих пор рационализм (не богословия, а самой философии)», т. е. соединить философию и религию. К Гегелю, которым начала увлекаться русская образованная молодежь 30-40-е гг., Чаадаев сначала отнесся настороженно и критически как к антиподу Шеллинга, но затем оценил высоко как создателя синтетической философии, соединившей субъект и объект. Гегель, синтезировавший учение Фихте и Шеллинга, по словам Чаадаева, - «последняя глава современной философии».

Философия самого Чаадаева основывается на христианском религиозном учении. «Хвала земным мудрецам, - пишет он во втором «Философическом письме», - но слава одному только Богу!». В противоположность деизму, признающему Бога только в качестве создателя мира и его перводвигателя, Чаадаев подчеркивает непрерывность действия Бога на мир и человека, ибо он «никогда не переставал и не перестанет поучать и вести его до скончания века». «Наша свобода» - это «образ Божий, его подобие» (там же). Однако без идей, нисшедших с неба на землю, «человечество давно бы запуталось в своей свободе», которую человек часто понимает, «как дикий осленок», и, злоупотребляя своей свободой, творит зло.

В пятом «Философическом письме» мыслитель следующим образом формулирует «символ веры (credo) всякой здравой философии»: «Имеется абсолютное единство во всей совокупности существ», «это единство объективное, стоящее совершенно вне ощущаемой нами действительности». «Великое ВСЕ» «создает логику причин и следствий», - утверждает философ, но при этом он отвергает пантеизм, который факты «духовного порядка» отождествляет «с фактами порядка материального». Физический мир вполне познаваем естественными науками, однако существуют «истины откровения»; истины нравственности «не были выдуманы человеческим разумом, но были ему внушены свыше» и постигаются разумом, «проникнутым откровением».

На этих основаниях создается его оригинальная философия истории, историософия. Ставя перед собой задачу «построить философию истории», «размышляя о философских основах исторической мысли», Чаадаев рассматривает проблему соотношения фактов и достоверности. С одной стороны, полагает он, «никогда не будет достаточно фактов для того, чтобы все доказать», с другой - «самые факты, сколько бы их ни собирать, еще никогда не создадут достоверности». Особое внимание философ уделяет проблеме соотношения личности и общества в процессе исторического развития. Для него «единственной основой нравственной философии» и «основой понятия истории» является замена отдельного существования Я «совершенно социальным, или безличным». В философии истории Чаадаева важное место занимает его трактовка вопроса о взаимоотношении между различными народами в процессе их исторического развития.

Чаадаев стремится определить всеобщий закон существования и развития человечества, придающий смысл историческим фактам и обусловливающий объективную необходимость исторических событий и нравственный прогресс в обществе. Таким законом для него является действие Бога, Провидения. Притом «способность к усовершенствованию» народов и «тайна их цивилизации» состоит в «христианском обществе», ибо только оно «действительно руководимо интересами мысли и души». Дохристианские общества в Греции и Риме, в Индии и Китае, в Японии и Мексике, по мнению Чаадаева, даже в своей поэзии, философии, искусстве служили «одной лишь телесной природе человека» и поэтому оцениваются им невысоко. Провидение, «мировой разум» проявляется как «разум христианский». «Для меня, - отмечает он, - к этому сводится вся моя философия, вся моя мораль, вся моя религия». Это для него выступает и как критерий оценок различных периодов истории, отдельных личностей, стран и народов. Так он, вопреки просветительской традиции, отрицательно относится к культуре Древней Греции, к Гомеру, Сократу. Эпоха Возрождения, понимаемая им как возврат к язычеству, оценивается «как преступное опьянение, самую память о котором надо стараться всеми силами стереть в мировом сознании».

Парадоксальность философии Чаадаева, которую замечали еще его современники и исследователи, проявляется в некоторой произвольности исторических оценок мыслителя. Деятельность Моисея и царя Давида, хотя они принадлежат к дохристианской эпохе, характеризуется им весьма положительно: так как первый «открыл людям истинного Бога», а второй «был совершенным образцом самого святого героизма». Но вот имя Аристотеля, заявляет «Басманный философ», «станут произносить с некоторым отвращением». В то же время совершенно неожиданно реабилитируется «от порочащего его предвзятого мнения» язычник Эпикур, несмотря на то, что он материалист. Положительно также оценивается основатель ислама Магомет, поскольку Чаадаев считает, что исламизм происходит от христианства и является одним из разветвлений «религии откровения». Но вот протестантизм, несомненно, христианская конфессия - характеризуется отрицательно, против чего протестовал Пушкин в последнем неотправленном письме к своему другу.

Чаадаев как личность и его философские воззрения оказали большое воздействие на развитие русской общественной мысли. Он стоит у истоков размежевания русских мыслителей в 30-40-х гг. ХГХ в. на так называемых западников и славянофилов. В первом «Философическом письме» он выступил во многом как западник. А. И. Герцен называл это «письмо» «выстрелом, раздавшимся в темную ночь», «безжалостным криком боли и упрека петровской России». По свидетельству Герцена, он сблизился с Чаадаевым, и они были «в самых лучших отношениях».

Но в очень близких отношениях Чаадаев был и со славянофилами - И. В. Киреевским, А. С. Хомяковым, К. С. Аксаковым, Ю. Ф. Самариным, а также С. П. Шевыревым. Он внимательно слушал голоса споривших между собою западников, считавших, что Россия должна идти по пути Западной Европы, и славянофилов, настаивавших на исключительной самобытности России, и сам активно участвовал в этих дискуссиях в московских салонах, соглашаясь по отдельным вопросам то с теми, то с другими, но, не присоединяясь ни к одной из спорящих сторон.

Западников Чаадаев не случайно называл своими «учениками». Он посещал в 1843-1845 гг. публичные лекции историка-западника Т.Н. Грановского, но в эти годы его взгляды на судьбу России были ближе к славянофильским воззрениям. Однако уже в «Апологии сумасшедшего» представителей еще только складывающегося славянофильского направления он именует «наши фанатические славяне». Взгляды славянофилов характеризуются им как «странные фантазии», «ретроспективные утопии», «мечты о невозможном будущем, которые волнуют теперь наши патриотические умы». В 1851 г. в письме к В. А. Жуковскому он называет славянофилов «ревностными служителями возвратного движения».

Полагая, что народы, как и отдельные личности, не могут не иметь своей индивидуальности, Чаадаев выступал против философии «своей колокольни». Эта философия, по его словам, «занята разграничиванием народов на основании френологических и филологических признаков, только питает национальную вражду, создает новые рогатки между странами, она стремится совсем к другому, нежели к созданию из рода человеческого одного народа братьев».Отвергая чисто расовый подход к народам, русский философ не принимает идеи ни панславизма, ни пантюркизма («пан-татаризма», как он пишет. В последние годы своей жизни Чаадаев, особенно под впечатлением от неудач России в Крымской войне 1853-1856 гг., усиливает свою критику славянофильских идей; он полагает, что Россия в своем развитии не должна обособляться от европейских народов.

Взгляды Чаадаева в ранний период и в последние годы его жизнемыслия порой квалифицировались и современниками философа, и в наши дни несправедливо как антипатриотизм, русофобия и т. п. По этому поводу он писал: «Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать». В «Апологии сумасшедшего» он обосновал необходимость единения любви к Отечеству и любви к истине, ибо только такой подход способен, в отличие от «патриотизма лени», который «умудряется все видеть в розовом свете и носиться со своими иллюзиями», принести родине реальную пользу. В 1846 г. он писал Ю. Ф. Самарину: «Я любил мою страну по-своему, вот и все, и прослыть за ненавистника России было мне тяжелее, нежели я могу вам выразить!». Изменения во взглядах Чаадаева на историческую судьбу России представляли собой переход в свою противоположность, но в итоге он сам осознал необходимость диалектического сочетания «мировых идей с идеями местными».

Первое философическое письмо Чаадаева:

Цель религии и смысл всякого существования Чаадаев полагает в установлении на Земле "царства Божьего" или "совершенного строя". Затем он переходит к рассмотрению "нашей своеобразной цивилизации", которая, раскинувшись от Германии до Китая (от Одера до Берингова пролива), не принадлежит ни Востоку, ни Западу и только начинает приоткрывать истины, давно уже известные другим народам. Окидывая взглядом историю России, Чаадаев обнаруживает в ней "мрачное и тусклое существование", где нет внутреннего развития. Эти мысли приводят его к размышлению о народах, которые представляют собой "нравственные существа". Как и прочие существа, они имеют внутреннее строение: инертные массы ("косные громады") и мыслители (друиды). При этом народы Запада (англичане, кельты, германцы, греки, римляне, скандинавы) образуют Европу, суть которой в идеях долга, справедливости, права и порядка. Чаадаев противник идеи множественности цивилизаций, ибо неевропейские формы быта он рассматривает как "нелепые отступления". Благоденствие Европы является следствием обретения ею истины.

Смысл же России Чаадаев видит в следующем: Мы жили и сейчас еще живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам.

Важным фактором, влиявшим на развитие правоведения, было развитие народного образования. В 1802 г. было образовано Министерство народного просвещения, открыты университеты в Дерпте, Казани, Харькове, Петербурге и лицеи - Царскосельский и Демидовский (в Ярославле). В 1835 г. открыто Училище правоведения в Петербурге. Возникновение системы народного просвещения означало и формирование официальной образовательной концепции, своего рода государственного стандарта.

Огромную роль в формулировании и развитии государственной идеологии сыграл министр народного просвещения С. С. Уваров. Он был талантливым администратором, добивался для учителей приличного жалования, доказывал необходимость хорошего образования в стране, содействовал открытию специальных юридических учебных заведений.

Как чиновник и верноподданный, Уваров требовал от ученых неукоснительного подчинения дисциплине, установленной свыше, поэтому среди научной общественности считался реакционным деятелем. Такой ярлык закрепился за С. С. Уваровым и в советской исторической школе.

Первая половина XIX в. характеризуется формированием официальной государственной историко-идеологической теории. Эта теория была сформулирована в трудах известного историкам. П. Погодина (1800-1875). Теория, сформулированная М. П. Погодиным, получила название "официальной народности" и заключалась в триединстве "самодержавия, православия, народности". Теория официальной народности развивала устаревшее учение "естественного права и общественного договора" и идеализировала отечественную историю. Исторический процесс подавался в соответствии с официальной концепцией правительства. "Официальная народность" была выгодна самодержавию и являлась неотъемлемой частые государственной идеологии.

Самодержавие - главное звено в триаде официальной концепции - традиционная форма правления России, исторически сложившееся единство власти и общества. Православие - второе звено концепции - сформировавшиеся и незыблемые устои русского общества, основа духовной жизни. Народность означала отсутствие в России антагонистических противоречий между группами общества при наличии двух первых звеньев концепции. Поэтому "самодержавие, православие и народность" - неразрывные звенья одной цепи, каждое из которых не может существовать независимо от других. По этой причине устои русского общества подлежали "охранению" от чужеродного, европейского влияния.

Самобытность исторического развития России, монархический менталитет народа Погодин отразил в публикациях в журналах "Московский вестник", "Москвитянин" и в крупных монографических исследованиях: "О происхождении Руси" (М., 1825), "Исследования, замечания, лекции о русской истории" (в 7 т., М., 1846-1857), "Древняя русская история до монгольского ига" (в 3 т., М., 1871). Кроме того, М. П. Погодин был одним из приверженцев норманнской теории наряду с такими историками, как А. Л. Шлёцер, А. Куник, И. Эверс. Названные историки рассматривали проблему с позиции скандинавского происхождения древнерусского этноса, а И. Эверс исходил из норманнских корней отечественных государственно-правовых институтов, воспринятых на Руси. Он являлся автором книги "Древнее русское право в историческом его раскрытии" (СПб., 1835), которая первоначально была издана на немецком языке. Эверс - основоположник родовой теории в истории русского государства. В качестве исторической базы он использовал договоры древнерусских князей с греками и "Русскую Правду" (в краткой редакции).

Теорию официальной народности через свое ведомство насаждал С. С. Уваров. Усилиями этого чиновника теория стала доминирующей, она отражалась на страницах Журнала Министерства народного просвещения, популяризировалась талантливым историком Н. Г. Устряловым.

Устрялов Н. Г. (1805-1870) относился к ученым, "поддерживавшим точку зрения Правительства и Синода". По этой причине его работы, имевшие известность в 1840-1860-х годах, в советское время были преданы забвению.

Автор развивал прагматический подход в изучении истории, т.е. серьезно относился к методике исследования и систематизации источников. Следовательно, необходимо отличать "охранительную" концепцию автора от его глубокого научного анализа исторического процесса. Более того, на примере Устрялова можно продемонстрировать, что официальная концепция правительства может не вредить творческому исследованию, а способствовать его развитию. Устрялов не относился к историкам права, тем не менее в его работах осуществлена качественная систематизация юридических источников и обосновано научное историческое исследование. Автор строил свое исследование в основном на письменных источниках, в которых выделял сказания современников и акты государственные. Поскольку он придерживался прагматического подхода, актам государственным придавалось большее значение, а достоверность сказаний современников проверялась через акты государственные и обосновывалась официальной концепцией правительства. Такой методологический подход значительно усиливал историко-правовую направленность исследования, а комментарии правовых актов с официальных позиций добавляли изложению истории объективность.

Основной труд Н. Г. Устрялова "Русская история" выдержал при жизни автора пять изданий, последнее из которых было дополнено "Историческим обозрением царствования Николая I". Это издание было опубликовано в двух томах в 1855 г. Устрялов разделял русскую историю на два периода - древний и новый, каждому из которых посвятил одну из двух частей своего исследования. Рубежом периодов автор считал царствование Петра Великого. В каждом из периодов выделялись локальные временные промежутки, дробившиеся на периоды правления. Так, в древней истории России на актовом материале показаны "славянское, византийское и норманнское начала русской государственной жизни". Затем в этом же периоде рассмотрено монгольское и польское влияние на русскую государственность и право. Древняя "Русская история" содержит повествование и комментарии многочисленного актового материала. Среди актов помимо "Русской Правды", Судебников и Уложения 1649 г. рассматриваются грамоты русских правителей и исходившие от церковных властей. Лучшими изданиями историко-правового материала Н. Г. Устрялов назвал четырехтомное "румянцевское" собрание государственных грамот и договоров, археографические издания Академии наук и первые два тома Полного собрания законов Российской империи. Источниками новой истории служили последующие тома ПСЗРИ, архивы I и III Отделений Собственной Его Императорского Величества канцелярии, другие собрания актов. Следует добавить, что источники сопоставлялись с "официальными известиями" о различных событиях из Санкт-Петербургских ведомостей, в которых публиковалась государственная хроника.

Современный Устрялову период русской истории охватывает время от "устройства России Петром I" до "развития законодательства 1822-1855 годов". События приводятся в том же порядке по периодам правления русских царей, но в каждой главе есть параграфы, излагающие "внутреннее устройство" и законодательство России. В совокупности получается достаточно подробный пересказ законов из ПСЗРИ с их официальными комментариями. Здесь особое значение имею! главы, рассматривающие внутриполитическую деятельность русских царей в XIX в., поскольку эти главы редактировались Николаем I и отражали уже взгляды современника, правителя России на происходящее в стране.

"Устройство России" Петром I Устрялов разделяет на два периода. Первый период характеризует "начало государственного преобразования России" в 1699-1709 гг., второй период рассматривается как углубление реформ в 1709-1725 гг., Автор почти не касался причин петровских преобразований, ограничившись пересказом впечатлений, которые произвели на молодого царя его путешествия по Европе в составе "Великого посольства". Надо полагать, что личностный фактор был основным в "начале реформ" сразу же после возвращения Петра I в Россию, только затем отмечается необходимость совершенствования армии и экономики во время Северной войны. По крайней мере рубеж периодов - 1709 г. - объясняется "блистательными победами и завоеваниями Петра". Во втором периоде реформы обрели систематичность и целенаправленность, сформировалась сословная политика, "совершенно новые основания получило государственное управление". Устрялов рассматривал петровские реформы как итог длительной сословной политики. В результате преобразований основанием дворянского звания стала служба государству. "Среднее сословие" получило экономические льготы, право собственного суда и самоуправления в ратуше по европейскому образцу, что освободило горожан от административного произвола воевод и дьяков. Политика Петра I по отношению к крестьянам также рассматривалась как положительная. Устрялов писал: "При Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче определили положение земледельцев, дотоле колебавшееся между укреплением к земле и свободою перехода, но не вполне решили этот вопрос, бывший источником многих неустройств, и не уничтожили различия между вотчинами и поместьями. Петр укрепил крестьян окончательно введением ревизии, или подушной переписи: она уравняла казенные подати, обогатила казну, обнаружила государственные силы и вообще содействовала порядку". Общий смысл цитаты, кроме прочего, содержит официальную трактовку автором крепостного состояния как объективного блага для крестьян того времени. При этом вместо термина "закрепощение" автор использовал слово "укрепление", под которым понималось улучшение положения сельского населения, "чтобы народы, подвластные его (т.е. Петра I. -В. Ц.) скипетру, гордились именем россиян".

В таком же исключительно положительном ракурсе изложена суть государственного управления, введенного при Петре I. Шведский порядок коллегиальной системы 1716 г., формирование Сената европейского типа в 1711-1718 гг., административные реформы позволили укрепить финансовую систему, создать боеспособное войско и вообще "даровать отечеству лучшую жизнь во всех условиях бытия гражданского".

Преемники "Петра Великого до Екатерины II", как и в исследованиях других авторов, рассмотрены обзорно. Период дворцовых переворотов традиционно не привлекает внимания исследователей. Впрочем, Устрялов пытался проследить преемственность внутренней политики правителей России того времени, однако безуспешно. "Россия к 1762 г." показана таким образом, что до Екатерины II Петр не имел себе достойного преемника. Все лица, управлявшие после Петра судьбой России около 40 лет, хотели довершить его планы, но это было им не по силам.

В периоде правления Екатерины II кратко рассмотрено формирование новой структуры "внутренних учреждений России". Устрялов ограничился кратким пересказом только части обозначенных им из Собрания законов. В названной главе пересказываются в основном "учреждения губерний" и "жалованные грамоты" 1785 г. Кроме того, интерес представляє! только обзор "устройства государственных финансов". Устрялов рассмотрел историю российской денежной системы середины XVIII в. Активная внешняя и внутренняя политика Екатерины требовала значительных затрат, но при этом основой регулирования экономики были не фискальные меры, а денежная реформа. Так, в 1768 г. учрежден ассигнационный, а затем заемный банк. 1 января 1769 г. был введен стабильный ассигнационный рубль, а государственные банки способствовали привлечению денег в казну. Таким образом, удачная финансовая политика в России способствовала экономическому рост) второй половины XVIII в.

При обзоре историко-правового развития России первой половины XIX в. Устрялов в большей степени исходил из официальной государственной концепции, поскольку этот период соприкасался с современностью. В рукописи "Русской истории" главы о внутренних учреждениях подверглись особенно пристрастной личной цензуре Николая I. С точки зрения историко-теоретического подхода именно эти главы выражаю! "реакционную сущность самодержавия периода кризиса феодально-крепостнической системы". Однако указанная часть работы в концентрированном виде объясняет логику законотворчества российских самодержцев с их личностной точки зрения -людей, наделенных всей полнотой власти в стране. Поэтому самоанализ внутренней политики Александра ] и Николая I в обработке Н. Г. Устрялова, несомненно, представляет научный интерес.

Итогом политики Александра I в видении современника его царствования было "перерождение России" в страну, "организованную для блага своих подданных". В чем заключалась логика такой трансформации государства? Во-первых, царь восстановил действие прогрессивных законов времен Екатерины II, отменив наиболее одиозные нововведения Павла I. Первоначально речь шла о законах, направленных на подтверждение прав "благородного дворянского сословия и облегчения участи земледельцев". Объективно на первых правитель мог опереться в проведении своей политики, вторые являлись основным податным сословием. В развитии этих сословий правительство было заинтересовано в первую очередь. Купечество рассматривалось как сословие, пополняющееся за счет поступления в его третью гильдию государственных крестьян. Саморазвитие купечества поддерживалось льготами, способствовавшими переходу из низшей гильдии в последующие, вторую и первую гильдии. "Увеличению крепостного состояния был положен решительный предел прекращением раздачи земель в собственность частным лицам". Такая сословная политика корректировалась внешнеполитическими факторами посредством таможенных тарифов 1810 и 1820 гг.

Итак, сословная политика была одной из составляющих экономических успехов России первой четверти XIX в. Другой причиной динамического развития страны Н. Г. Устрялов считал реформы в области управления и народного образования. Манифест 8 сентября 1802 г. о введении министерств и совершенствование отраслевого управления по законам 1810,1817, 1819 и 1824 гг. позволили эффективнее проводить финансовую, коммерческую и социальную политику, что было невозможно при старой коллегиальной системе. Так, в 1810 г. было образовано министерство полиции, упразднено министерство коммерции с перераспределением функций последнего между министерствами полиции и финансов. В 1817 г. укрупнению подлежало министерство просвещения за счет слияния с ним управления делами вероисповеданий. Эти меры способствовали концентрации управления. Если необходимость в крупных министерствах отпадала, они вновь разделялись, как министерство народного просвещения в 1824 г. Кроме того, реформу образования Устрялов считал одним из факторов успешной политики дореформенной России, так как страна впервые получила целый штат высокопрофессиональных чиновников, педагогов, офицеров из представителей всех сословий.

Политика Николая I была продолжением преобразований своего предшественника. Глава "Законодательство (1826- 1855)" подробно, с позиции современника, рассматривает кодификационную деятельность М. М. Сперанского. Значение законотворчества того времени отражено в словах Н. Г. Устрялова: "Сперанский приступил к сооружению величественного памятника, на который с почтением будет смотреть отдаленное потомство. Он обессмертил свое имя".

Причину успешной кодификационной деятельности Сперанского историк видел не только в таланте и энергии чиновника Собственной Его Императорского Величества канцелярии, но и в методике составления Свода законов. Прежде всего. Сперанский исследовал архивы органов, пытавшихся систематизировать отечественные законы за последние 126 лет. Затем были исследованы сборники законов, издававшиеся частными лицами. Сперанский провел сравнительный анализ официальных и неофициальных публикаций законов и пришел к выводу, что привести в порядок законы можно двумя методами. Первый метод заключался в составлении полного перечня законов и публикации их в хронологическом порядке при переиздании действующих отдельным сборником. Второй метод предполагал составление нового Уложения. Был избран первый метод, который к 1830 г. позволил выпустить 45 томов первого издания Полного собрания законов Российской империи, а затем и второе издание Собрания. Этот этап работы был окончен в 1832 г. изданием Свода законов Российской империи в 15 томах. Опыт работы II Отделения был признан позитивным и царь повелел: "Все, что после 1 января состоялось или по общему движению законодательства впредь состоится, буде! по порядку тех же книг и с указанием на их статьи распределяемо, в ежегодном Продолжении, и таким образом состав законов, единожды устроенный, сохранится всегда в полноте его и единстве". Уголовный кодекс составлялся М. М. Сперанским в том же порядке и был издан после его смерти. Так появилось Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 апреля 1845 г. Устрялов, отдавая должное труду Сперанского, сообщал об огромном вкладе в кодификационную деятельность самого Николая I, министра юстиции Д. В. Васильева и главноуправляющего II Отделением Д. Н. Блудова.

Таким образом, политический фактор в развитии государства и права в работах Устрялова считался основным и определяющим по отношению к социальному и экономическом} аспектам. Как видно из историографического обзора, многие современники Устрялова оперировали совокупностью социально-экономических и политических факторов, отказываясь от идеологических парадигм. Поэтому прогрессивные историки считали Устрялова "устаревшим современником", сам автор "Русской истории" не любил отвечать на критические замечания своих оппонентов. В советское время на историка повесили ярлык "апологета царской реакции", таким образом подменив предмет его научного исследования политическими убеждениями человека. О вкладе автора в развитие методики исторического исследования, разработку теоретических проблем исторического познания вскоре забыли или стали представлять это в негативном свете. Только в последнее время появились исследования, объективно оценивающие значение научного творчества Н. Г. Устрялова.

Большой вклад в зарождавшуюся российскую юриспруденцию внесли преподаватели вузов - 3. Горюшкин, А. Куницын, Н. Сандунов, Л. Цветаев и др. Они также были сторонниками официальной идеологии.

Итак, политико-правовая мысль России первой половины XIX в. представлена тремя основными течениями: официальная доктрина, умеренно-либеральное и революционно-демократическое направления. В каждом из названных течений прослеживается целая гамма теорий в философии, юриспруденции и историко-правовой науке. Тенденции, зародившиеся в дореформенной России, во многом повлияли на последующий период развития общественной мысли (середина и вторая половина XIX в.).

В общественно-политической мысли второй четверти XIX в. существовало три направления:

1) консервативное;

2) либерально-оппозиционное;

3) революционно-демократическое.

При Николае I Павловиче (1825–1855) была выработана идеологическая доктрина «официальной народности».

1) православие – трактовалось как основа духовной жизни русского народа;

2) самодержавие – в нем сторонники теории видели гарантию, нерушимость Российского государства;

3) народность – под ней понималось единение царя с народом, при котором возможно бесконфликтное существование общества.

У официальной доктрины было очень много сторонников. В числе них были великие русские писатели А.С. Пушкин (в 1830-е гг.), Н.В. Гоголь, Ф.И. Тютчев. Славянофильство и западничество Во второй четверти XIX в. заявили о себе либеральные мыслители, недовольные положением вещей в стране:

1) западники – были сторонниками развития России по западно-европейскому пути, конституции, парламентаризма и развития буржуазных отношений. Представители: Н. Грановский, П.В. Анненков, Б.Н.Чичерин и др. Крайним западником считают П.Я. Чаадаева, который в своем «Философическом письме» резко отозвался об историческом прошлом России. Он считал, что на застой и отставание от Европы Россию подтолкнуло православие, которое сформировало особенный образ мыслей. Грановский, Соловьев, Кавелин, Чичерин считали, что Россия должна развиваться и идти по такому же историческому пути, что и все другие западно-европейские страны. Они критиковали теорию славянофилов о самобытном пути развития России. Западники были уверены, что и в России со временем утвердятся западно-европейские порядки – политические свободы, парламентское устройство, рыночная экономика. Их политическим идеалом являлась конституционная монархия;

2) славянофилы – как и западники, выступали за отмену крепостного права, настаивали на особенном пути России, который связывали со свойственным русскому народу духом коллективизма, особенно ярко проявлявшемся в институте крестьянской общины. Основные представители славянофильства – А.С. Хомяков, братья И.В. и П.В. Киреевские, братья К.С. и И.С. Аксаковы – выступали за самобытный путь развития России, который не должен являться точной копией западного развития. Они также идеализировали традиционную для страны патриархальность, общинность, православ-ность. Именно эти традиции, по мнению славянофилов, должны спасти Россию от пороков, которые уже проявились к тому времени в западно-европейских странах, двигающихся по пути капитализма. Славянофилы не выступали против монархической формы правления, в то же время критиковали деспотизм, который был свойствен политике самодержавия Николая I. Славянофилы выступали за отмену крепостного права, за развитие отечественной промышленности и торговли, свободу совести, слова и печати. Одинаковые позиции либеральных течений:

1) защита западниками и славянофилами политических свобод;

2) выступление против деспотизма и крепостничества;